Мы закладывали основы: интервью с Любовью Гречишниковой
Режиссер Любовь Гречишникова рассказала Архиву российской моды, как мода в СССР и постсоветской России пробивалась на сцену: от первых «полузапретных» дефиле в фойе концертного зала «Россия» в начале 1980-х до создания Московской Недели высокой моды в 1990-е. В интервью Любовь рассказывает о логике построения показов и о том, как формировалась индустрия: от дефицита тканей и отсутствия байеров до показов коллекций иностранных дизайнеров уровня Balenciaga, Paco Rabanne и Nina Ricci, экспертного совета и профессионализации формата.
Любовь Гречишникова и модели на закрытии X юбилейной Недели высокой моды в Москве, 2003 год Фотограф: Балашова Татьяна
Любовь Гречишникова (далее — Любовь): Я работала в концертном зале «Россия» с 1981 года. Сначала редактором, потом режиссером. Все лучшее, что происходило в стране, проходило на сцене этого зала — и сольные концерты выдающихся артистов и композиторов, и фестивали национальных культур, конкурсы и спектакли. Особенно зал славился сборными концертами — это когда артисты всех жанров выступали на одной площадке. Единственное, что категорически запрещалось — показывать на сцене моду. Это не считалось искусством. Даже на закрытых мероприятиях, которые устраивали серьезные организации — Совмин, Минпром, Минсвязь, арендовавшие зал на 2500 мест, — можно было показывать все: от симфонических оркестров до цирковых номеров. Кроме моды.
В «России» было роскошное мраморное фойе — с гардеробами по бокам и колоннами посередине. Сейчас не найдешь такого пространства под показ. Мы стелили дорожку, один гардеробный отсек закрывали и туда завозили коллекцию «Дома моды на Вернадском» (так он назывался). В антракте, а это всего 20 минут, проходил показ из 60-70 моделей с комментариями искусствоведа: объясняли, что в сезоне в моде, как изменяются силуэты. Изумительные манекенщицы разных возрастов — это спасало, и постепенно начальство расслабилось, но на сцену все равно не выпускали.
Светлана Сальникова (далее — Светлана): Какое это было время?
Любовь: 83-84-й; в это время я уже была режиссером и начала «буянить». У меня была подруга и единомышленница, режиссер зала Галина Белова. Она меня поддержала. В одной эстрадной программе мы пошли на дерзкий эксперимент. Спасибо Вячеславу Михайловичу Зайцеву, который был великим создателем и пропагандистом русской моды. В концертах была традиция — оформлять вокальные номера хореографическими картинами. Вот в этом и была наша хитрость. Представьте себе — Максим Дунаевский поет «Полгода плохая погода», а за его спиной модели из дома Славы Зайцева — юноши в пальто с белыми шарфами, девушки в роскошных плащах все с зонтами. Был успех, а дальше — больше. В финале программы Игорь Саруханов исполнял свою песню «Маски-маскарад». А на сцену выходили модели в вечерних нарядах от кутюр Славы Зайцева.
От этой роскоши дух захватывал. Сейчас это привычно, а тогда был шок. Но со знаком плюс. Мы победили.
Людмила Алябьева (далее — Людмила): То есть вы подготовили почву?
Любовь: Да, и уже нельзя было сказать, что это не искусство.
Светлана: В какой момент перестали петь, сопровождая моду?
Любовь: Думаю, ближе к 86-му. В 87-м я ушла на Высшие режиссерские курсы, потом неожиданно вышла замуж и уехала в Ленинград. Было скучно. С моим другом Ильей Баскиным, предпринимателем, мы придумали театр детской и юношеской моды. У него было швейное производство. Возникло предложение заняться детской одеждой. Пустые прилавки, убогая школьная форма, скучные серые одежды. Нужно было привлечь внимание к проблеме. Мы решили: давай делать театр.
Нашлись спонсоры и единомышленники. Композитор Виктор Лебедев [Прим. АРМ: автор музыки к кинофильмам «Небесные ласточки», «Гардемарины»] написал музыку для 17 эпизодов. Дизайнер Екатерина Коннова [Прим. АРМ: создавала костюмы фигуристам] разработала потрясающие эскизы (в 17 эпизодах было не менее 8 выходов). Объем огромный. Пошивочные цеха работали круглосуточно.
Мы играли этот мюзикл 10 дней в каникулы в зале «Октябрьский» — два сеанса в день, зал на 3700 был полон. Это был 88-й. В 89-м мы уже привезли его в Москву, и показали на форуме, где обсуждались проблемы одежды для детей и юношества. Мы были первыми, кто создал детский театр моды. После нас стали появляться модельные агентства для детей. Сегодня детские показы — самое прибыльное направление.
Людмила: Получается, мода всегда вас интересовала?
Любовь: Всегда. Майя Плисецкая виновата [улыбается]: однажды я увидела документальный фильм, в котором Плисецкая участвует в дефиле коллекции Пьера Кардена. Для меня это был космос — она показывала не себя, а суть вещи, которую ей доверили. За несколько секунд движения по подиуму она «рассказывала» историю женщины.
Людмила: А в школе, когда вы думали, куда пойти учиться, мода как-то присутствовала?
Любовь: Нет. Я знала, что пойду в театральный институт. Так и вышло: поступила в ГИТИС на курс Юрия Александровича Завадского [Прим. АРМ: советский театральный режиссер, актер и педагог].
Людмила: А мода? Когда она в вашу жизнь вошла? Вы же любили одеваться?
Любовь: Нет-нет, вообще не про это. Я всегда хожу в черненьком — это уже стиль. Мне всегда было интересно показать то, что заложил художник в кофточку или платье. Что он хотел сказать?
Афиши Недели высокой моды // Источник: Фонд «Артэс»
Любовь: Коллекция не может быть разрозненной: «это хочу так, а это так». Коллекция обладает эмоцией, музыкой. У каждой коллекции — своя походка, своя энергия.
К сожалению, сегодня не готовы модели. Виноваты и дизайнеры. Сейчас все свелось к «новому лицу». Ах, новое лицо! Но оно ходить не умеет, из кроссовок не вылезает. Поставить на каблук — мука. Раньше искали лицо под коллекцию. В альбомах Славы Зайцева или Валентина Юдашкина можно по первому взгляду понять, в чем идея коллекции. Когда отбирали «лицо», сразу в трико на подиум — посмотреть, как ходишь, как несешь. Потом работали над образом. Для меня это главное. Я режиссер дефиле, не фанат моды, а человек, который ищет, как ее показать. Часто вижу: человек одет замечательно, но не понимает, во что он оделся и как это нести. Вот этому надо учить. Сейчас многие показы стали безликими: толпа идет и идет.
Я помню в Париже… По-моему, это был показ Маккуина. Театр, как наш МХТ: каждый метр сцены поднимается и опускается. Возникали стеклянные манекены, крутились, исчезали, появлялись новые. Потрясающе: ты смотришь только на платье. Но началась забастовка манекенщиц. Серьезная. Они испугались: завтра мир обойдется без них. Тогда еще были Шиффер, Ауэрман, Кэмпбелл. Делали ставку на лица, на персоны. Эти персоны так выносили платье, что невозможно было отвести взгляд.
В Париже я поняла, как строятся коллекции, и почему они позволяли мне перестраивать показы, когда приезжали к нам. По закону «от кутюр» через 12 платьев манекенщица выходит снова. Допустим, первой идет Надя Ауэрман, значит, 13-й выход тоже ее. Но 13-е платье может быть не топовым, не журнальным. Приходилось перекидывать: чтобы в нужный момент вышло сильное платье. Когда я смотрела видео, не понимала, почему вдруг нарушена логика. И в Москве я говорила дизайнерам: «Этот показ для рекламы, для клиента… Давайте построим так, чтобы зритель точно знал — вот сейчас кульминация». У нас все девочки были роскошные, поэтому неважно, 11-е или 13-е платье.
Итак, я вернулась в Москву. Это был уже 92-й. Валентин Юдашкин вернулся из Парижа триумфатором [Прим. АРМ: В 1991 году на Парижской неделе высокой моды Валентин Юдашкин представил коллекцию «Фаберже», созданную в 1987 году; в нее входило около 150 изделий]. «Яйца Фаберже» оказались в музеях Нью-Йорка и Парижа.
Победа окрыляет… Вот и «собрались» Валентин Юдашкин, Александр Достман (президент культурного фонда «Артэс», впоследствии президент Недели моды и Ассоциации высокой моды и прет-а-порте), Наталья Журавлева (будущий директор Недели) и Любовь Гречишникова (будущий главный режиссер Недели). Стали думать, как [улыбается]. Сначала была нелепая мысль: конкурс. Но с кем? Между Зайцевым, Юдашкиным и Крутиковой? Решили, что надо что-то другое.
Светлана: То есть были мэтры и совсем зеленые студенты?
Любовь: Да. И подумали, что почему бы, почему бы нам не сделать Москву мировой столицей моды? Наш любимый мэр Юрий Михайлович Лужков был заводной, любую разумную инициативу поддерживал [Прим. АРМ: советский и российский государственный и политический деятель, второй мэр Москвы (6 июня 1992 — 28 сентября 2010)]. Написали письмо. Юрий Михайлович сказал: «Я не слышал, но доверяю. Смотрите, не подведите». Это было самое страшное — подвести.
Поехали в Париж уговаривать дизайнеров. В 93-м в Москве недавно стреляли, ехать сюда было рискованно. Мы поставили условие: коллекцию представляет сам ее создатель. Никаких подмен. Пресс-конференция — обязательна. Тогда пресса была счастлива: каждая звезда мировой моды садилась за стол на час в «Метрополе», в роскошном зале. Все торжественно, бархат, золото. Они до сих пор в Гостином дворе по привычке ждут того же.
Людмила: И вот первый год: Пако Рабан приехал, Тед Лапидус…
Любовь: Да, чудо! Авантюра и чудо. И еще точно сработало, что мы назначили срок — конец ноября. К этому времени они уже показали свои коллекции, байеры все отобрали, фотосессии прошли. Начиналась работа над новой коллекцией, и дизайнеров могли отпустить. Для них у нас все было бесплатно. Для нас это, конечно, было тяжело, но иначе никак.
Людмила: А спонсоров где брали?
Любовь: Брали [улыбается]. Аргумент был простой: «Ты будешь первым. Твое имя напишут огромными буквами на Неделе высокой моды в Москве». И докручивали, довымаливали. А еще огромная проблема привезти и без потерь увезти коллекции. Наш директор Наташа Журавлева и администраторы взвалили на себя тяжелую ношу. Был нанят человек в Париже, который оформлял инвойсы и готовил миланские и парижские коллекции к отправке, документы для таможни. Не дай бог что-то потеряется. А клиентки в первых рядах — те, что уже научились ездить в Милан и Париж за одеждой, — видя это на подиуме, тут же хотели купить. А нельзя. Слезы, скандалы, разборки: «Как же так?». Но коллекция не для продажи.
Самое сложное — собрать коллекцию и по тем же инвойсам обратно ее отправить. Ввозить было не так страшно, как вывозить. В том же виде, без потерь. А вы же знаете, что на бэкстейдже творится: одно сняла, другое надела, все бросается. Редко когда шли без переодеваний.
Любовь: Закулисье крошечное, коллекций много — это был кошмар.
Людмила: И кто приходил на эти шоу? Дорогие были билеты?
Любовь: Первые ряды вдоль подиума — приглашенные: клиенты, редактора журналов, VIP-гости. Дальше, начиная с пятого ряда, билеты были не дешевые. Но от того, что это впервые в Москве, люди шли. Не надо ехать в Милан, по телевизору не посмотришь, а тут — два французских Дома, два итальянских и еще четверо наших. С ума сойти!
Балкон был дешевле, но оттуда видно лучше всего. Там сидели студенты. Из года в год подходили, благодарили. Приезжали Владивосток, Хабаровск, Казань — пол-Казани, у них мощный Дом моды. Весь Краснодарский край. Люди жили в гостиницах, покупали билеты. Некоторым делали скидки, а кому-то — «извините, на это и живем».
Людмила: А как отбор проходил? Валентин Юдашкин делился своими контактами?
Любовь: Конечно, но вообще мы вместе решали, кого приглашать. Особенно российских дизайнеров, которых мы встраивали в программу. Это во многом была наша инициатива.
Дело в том, что пока шла подготовка, я, конечно, общалась с разными главными редакторами. В частности, Эвелина Хромченко, Алёна Долецкая очень помогали: просто называли фамилию — и все. Я ехала в дом, знакомилась, смотрела, щупала, изнанку проверяла.
Еще знакомые знакомых подсказывали, тот же Лев Новиков, например [Прим. АРМ: Лев Новиков — советский и российский стилист, парикмахер, визажист и художник по гриму, фотограф, модельер]. Так формировался список тех, кто мог быть интересен. Конечно, Слава Зайцев. Я к нему тоже ходила. Он подсказывал: «Это не бери, не готово. На это обрати внимание». И не ошибался ни разу.
Каждый раз мы обсуждали это на худсовете. Я докладывала, что будет и как будет, что я гарантирую. Показывала фотографии полароид — и так собиралась команда.
Людмила: А бывало такое, что вы предлагали кого-то на худсовете, а худсовет не принимал? Или вам доверяли?
Любовь: Уже когда пошли заявки от российских дизайнеров, был костяк проверенных. Андреянова — победитель, Шаров — безупречен, никто так не работал, кроме Пако Рабана, все руки у него были исколоты. Появилась Ирина Селицкая: уникальна тем, что делала изделия из рыбьей кожи. Для пресс-релиза это было очень интересно. За сам показ меня почти наказали: модели выходили в трико, демонстрируя обувь, сумки, пояса — аксессуары.
Но это было всего семь выходов, меня простили. Для прессы заявка была интересна, французы побежали это «щупать».
Неделя высокой моды в Москве // Источник: из архива Виктории Андреяновой
Коллекция «Путешествующая аристократка», показанная на Неделе высокой моды Victoria Andeyanova, 1997 Источник: из архива Виктории Андреяновой
Модели Андрея Шарова на показе в рамках VI Недели высокой моды, 1999 Фото: Дмитрий Коробейников Источник: РИА Новости
Людмила: А российским дизайнерам все оплачивалось? Они бесплатно участвовали?
Любовь: Все бесплатно; за манекенщиц, за парикмахеров и визажистов они не платили. Все — на спонсорские деньги.
Можете представить, что творилось на бэкстейдже? Двадцать человек у иностранцев — на каждую коллекцию. Два отделения: француз, итальянец, посредине русский. Двадцать манекенщиц — это восемьдесят выходов. Они переодевались. Нашим дизайнерам по 14-15 моделей на выходы без переодеваний — еще шестьдесят. Толпа. Их всех нужно было причесать, загримировать, разместить. Две крошечные закулисные комнатки. Наши шли прямо из коридора, не заходя в комнаты. Масштаб невероятный. Сейчас вспоминаю — не понимаю, как мы умудрялись.
Людмила: А было ощущение разрыва между зарубежными звездами и российскими дизайнерами?
Любовь: Конечно было. Разрыв был в тканях. А ткани диктуют все.
И качество сразу давало о себе знать. Но, например, Вика Андреянова однажды потрясла и нас, и французов. Ее твидовая коллекция опередила время!
Заявок от российских дизайнеров становилось много, начиналось давление: «Надо этого вставить, надо того». И мы решили сделать экспертный совет: десять главных редакторов журналов мод. Одиннадцатым — Александр Достман. Все до единого, кроме тех, кто уже был принят в ассоциацию Недели высокой моды, должны были выставить по пять платьев на манекенах в зале, где размещались коллекции. В час икс собирался экспертный совет, они проходили и решали: годится или нет. А в ассоциации тогда были Андреянова, Чапурин, Шаров, Крутикова, Парфёнова, еще, кажется, Зубец, чуть позже вступила Ахмадуллина.
Людмила: А кто входил в экспертный совет?
Любовь: Это были главные редактора всех глянцевых журналов.
Людмила: А если вспомнить в целом Неделю, какие-то истории особенно запомнились?
Любовь: У каждого дизайнера своя история. Например, у Шарова — встреча с Вивьен Вествуд: она вбежала прямо в кулисы, чтобы сказать ему, что он — the best. Он стоял ошеломленный, у меня даже фотография есть. Для молодого дизайнера это было потрясение. У меня историй много. Есть одна, которой я горжусь. Роберто Кавалли пришел сам на репетицию. Хотел объяснить, что его «птицы», его летящие шелка — это не стандартное дефиле… он просил идти «лбом», рассекать ветер. Женщина воли, женщина-судьба — и на ней вот это платье.
Андрей Шаров и Вивьен Вествуд на Неделе высокой моды в Москве, 2002 // Источник: из личного архива Андрея Шарова
Любовь: А мои барышни никак понять не могли, что он хочет. А я в сером одеянии, в полукирзовых сапогах, говорю: «стой тут, я покажу. Может быть, я правильно тебя поняла». И пошла.
Он вскочил на подиум высотой метр, поднялся с края, взял меня на руки и понес. Сказал: «Вот так. За ней вслед». Представляете? Это снимали операторы, но режиссер от ревности загубил пленку [улыбается].
Людмила: Вы обладатель приза «Золотой манекен»?
Любовь: Этот приз был учрежден сначала за вклад в развитие (первыми получили Зайцев, Юдашкин, Крутикова). И поначалу он вручался иностранцам — первооткрывателям Недели моды в Москве. В последующие годы он стал соревновательным — его получал русский дизайнер за лучшую коллекцию сезона.
А на десятый год решили вручить «Золотой манекен» режиссеру.
Я обалдела. Схватила его. А по правилам, когда вручали, я учила: «кто бы ни получил, идешь 25 метров по подиуму, делаешь точку, фотосессия, возвращаешься». Пришлось и самой так сделать [улыбается].
Людмила: Можно сказать, что Неделя высокой моды задумывалась как школа, как знакомство с тем, что такое мода и какой она может быть?
Любовь: Конечно. Это 100% школа, 100% знакомство. Мы же видели только то, что показывала Наталья Козлова в передачах «Магия моды». У нее была возможность, но она показывала то, что было ей интересно. Или Костя Эрнст в «Матодоре» — тоже со своей точки зрения, короткие сюжеты. А тут огромные полотна.
Основное, в чем нас поддержали все глянцевые журналы, — нам хотелось вывести наших дизайнеров в люди. Мы за них сражались, боролись, лелеяли, обхаживали. Денег с них не брали.
Людмила: Для некоторых это стало стартом карьеры?
Любовь: Конечно. Кто-то был уже известный, но для многих это был старт.
Например, знали внутри круга, что Вика Андреянова в этом году получила «вешалку». Но это «между собой». А тут эфир, две с половиной тысячи зрителей из года в год. Коллекция, клиенты в очередь становятся. Это мощь. Сразу мощь, которая была направлена не на байеров, которых тогда не было, а на покупателей, на имя.
И уже начинали звучать фамилии. Зубец открыл собственную линию, Чапурин открыл дом, Ахмадуллина открыла дом. Это серьезно.
Новость о пятой Неделе высокой моды в Москве Фотографии коллекция Игоря Чапурина Vogue, декабрь 1998
Людмила: А конец этого мероприятия с чем связан? Оно отработало свою функцию? Или хотелось еще, но времена изменились?
Любовь: Времена изменились. «Россию» ломали [Прим. АРМ: С 1 января 2006 года гостиница «Россия» в Москве была закрыта, в марте начался ее демонтаж]. Как ткань определяет коллекцию, так площадка определяет показ. Она собирала деньги, формировала имидж, престиж. Тут не стыдно показать. Потом — все другое. Поэтому мы занялись prêt-à-porter, где допустимо показывать кутюр, но… [Прим. АРМ: речь идет о Неделе моды в Гостином Дворе]
Светлана: Это был уже более профессиональный формат? Для байеров, журналистов?
Любовь: Мы мечтали об этом, но байеры начали появляться только совсем недавно. Неделя моды в Гостином дворе стала платной для дизайнеров; мог прийти и показать коллекцию кто угодно. Экспертного совета больше не было.
Конечно, переполненные залы были на тех фамилиях, которые мы знаем. А были такие, которые приезжали из условного Кирова и рассчитывали на то, что мы сделаем то, что мы делали в былые времена в «России». Зал на 800 мест, а в зале 50 человек. Так и хотелось сказать: а на что ты рассчитывал?
В Париже так и происходит: вот тебе площадка, вот тебе день, вот тебе пресса. Что мы давали за эти деньги? Звук очень качественный. Свет. Все было отстроено. Если нужно что-то новое — подключаемся, делаем.
Людмила: С этой коммерциализацией и институционализацией модного поля мода в России сложилась как индустрия? Или нет?
Любовь: Я же не дизайнер, не стилист, я режиссер [улыбается].
Людмила: Но вы все это видели, работали с разными дизайнерами.
Любовь: Тот, кто заточен на профессию, у того все складывается. Все неровно, но человек знает, куда идет и что делает. А бывали показы уровня «бабушкин гардероб». Что смогла — то сшила, из чего было под рукой. Или бывают яркие «выбросы», но дальше никуда: денег нет, понимания нет, специалистов рядом нет. Тогда зачем? Иди лучше в подмастерья, учись. А так — показал себя и все. Это два разных полюса.
Репортаж о десятой Неделе высокой моды, Vogue, февраль 2004
Читайте другие материалы архива ↓
Об истории российского дизайна одежды, событиях проекта и другие интервью читайте в телеграм-канале проекта Архив российской моды / АРМ по ссылке t.me/rfa_media
