Орфей
Hijo de la luna
В его облике таилась особая, неземная печаль и благородство. Полуобморочные глаза пронзительного цвета северного неба и застывших озер, с грустно опущенными уголками, томным и задумчивым взглядом несли печать смутной тоски, казалось, вглядываясь не столько во внешний мир, сколько в бездны собственной души.
Бледное декадентское лицо с аскетичными чертами, с тонкой кожей, одухотворенное молчаливо кипящей внутренней жизнью, казалось вылепленным не из плоти, а из полупрозрачного фарфора. Темные пряди волос, обрамлявшие высокий гладкий лоб, подчеркивали отрешенность, некую болезненность и возвышенную муку, томившуюся в его груди, а по-женски стройный стан придавал ему сходство с видением, едва коснувшимся земли. Вечный юноша, хранитель тайны и нежной печали — таким был Александр.
Lever du joir
Словно опытный возница, он взял вожжи судьбы и запряг огненного коня — тихую, но неукротимую силу вдохновения и предчувствия. Путь его лежал по русской дороге — живое, опасное полотно, извивающееся и непредсказуемое.
Окутанная дымкой утренней зари — завесой тайны, сквозь которую просвечивали контуры иного мира — дорога шла ровно и послушно. Казалось, она была вымощена неземным, лунным камнем и искрилась лучами восходящего солнца. Конь несся плавно, почти неслышно, сквозь туманные пейзажи, где каждый куст и тень шептали о знаках и предчувствиях.
Всадник остановился. Внезапно ослепленный белым светом, бившим из окон святилища, он сошел на обочину. Ноги понесли его в сад, где воздух был напоен ароматом лилий и молитв, где слышалось эхо её шагов. Она жила здесь и была всем — священным звоном цветов, золотыми лучами рассвета, божественным сиянием синего неба, безмолвием древ. Словно белая роза — бестелесная, беспредметная; отзвук её недосягаемого присутствия был везде и нигде одновременно.
Юноша, ставший рыцарем, гулял по непорочным тропам в ожидании таинства встречи. Он ждал, но она не пришла. Уже стоял глубокий день.
Libertango
Конь нетерпеливо рванул вперед. Дымка рассеялась и обнажила грубую, пыльную землю. Дорога привела на бурлящий городской проспект, полный криков, страстей и тревожного света газовых фонарей. Вымостка дороги сменилась на колкий, грубый булыжник и обломки досок, разбитых восставшей толпой. Прежде легкий и грациозный, конь теперь ступал тяжело, спотыкаясь о камни, раздувая ноздри от смрада испорченной земли — запаха фабрик, нищеты, дешевого вина и эротического зуда толпы.
Всадник увидел трактир. Это был шумный, душный, желтый постоялый двор, где смешался запах пота и отчаяния; слышался гул жизни во всей ее низости и неприглядности, звучали цыганские песни, резали слух окрики пьяных мужиков.
Где она? Ее присутствие он чувствовал и в этом аду. За туманным от копоти окном вечерело, окрашивая небо в лиловые тона. Плотный, сгустившийся и наэлектризованный воздух, предвестие надвигающейся бури, оглушил его и начал душить, душить, вызывая головную боль и сжимая виски. Он выбежал на улицу, вскочил на коня и умчался прочь — разочарованный и встревоженный страшным миром и предчувствием катастрофы.
Mephisto-Waltz
Он любовался небом — черным полотном с равнодушно мерцающими, мертвыми точками, которые не обещали ничего, а он все равно верил. Воздух вместо спасения обернулся ледяным, режущим дыханием. Над кудрявой головой сгустились черные тучи. Злоба и ярость ночи наполнили грудь всадника. Заиграла гремящая музыка. Он и не знал, что все было против него.
Дорога сорвалась в пропасть. Конь, обезумевшая фурия, покраснел и полетел кубарем, спотыкаясь о камни, ломая ноги до крови о крутой склон. На лице животного отпечатался ужас, он издал исступленное ржание. Вожжи вырвались из рук всадника. Пыль из-под копыт застлала ему глаза, забилась в легкие так, что он не мог дышать, и путники покатились, повалились вниз.
Течение времени замедлилось, и ему казалось, что погибал он медленно — успел увидеть, как мир, его прежние мечты и идеалы рушатся вокруг. А был ли он, этот мир? Существовал ли на самом деле? Так всадник и умер. С немым вопросом на застывших губах, оставив за спиной святилище, доступное лишь ему, и утратив сам смысл прежних путей. Дорога измотала, измучила и истерзала его тоской и печалью. И только пьяная и нищая женщина на дне пропасти пригрела его холодное и мертвое тело. Она хрипло запела:
Упокой, Господи, душу раба Твоего Александра и прости ему вся прегрешения его вольные и невольные, и даруй ему Царство Твое Небесное!
